«Кибер-Спасское — это не исключение, но его еще можно спасти!»

Бывшая школа в селе Кибер–Спасское Омской области. Фото: Наталья Яковлева

«Русская планета» изучала, как умирают села, и выясняла, зачем школа деревне, где всего три ребенка

Наталья Яковлева

17 ноября, 2014 17:28

18 мин

– Если я вас не подожду в Кибер-Спасском, вы там жить останетесь! — убеждает меня веселый таксист дядя Вася лет за 50 в кепке набок. — Оттуда ж не выбраться!

Я сомневаюсь: от города Калачинска до деревни Кибер-Спасское — всего-то 18 км. Районный центр Калачинск хоть и невелик — 30 тыс. жителей, — но кажется процветающим, по крайней мере в сравнении с северными окраинами области: дымит труба молочного завода, вздымаются леса над строящимся храмом, играет на солнце новенький трехэтажный торговый центр. Не может быть, чтобы через Кибер-Спасское, где в советское время располагалось одно из крупнейших хозяйств района, не ходил транспорт. Тем более что дорога вроде хорошая — асфальтированная трасса. Возле проржавевшего знака с датой основания деревни — 1869 год, сворачиваем на проселок. Ползем медленно. Дядя Вася ругается.

– Ты, поди, думала, раз Кибер, так тут все по-современному? Не дорога, а тропинка, под снегом не видно. Там дальше-то асфальтовая есть, чуть больше километра, но лучше не соваться. Его знаешь когда клали? Ты не родилась поди, а я под стол пешком ходил. Колдобины и рытвины, а машина моя не казенная, — ворчит водитель, подскакивая на ямах.

Название деревни не имеет отношения ни к кибернетике, ни к технологиям. Согласно легенде, село основанопереселенцами из села Кибра Республики Коми. Впрочем, нечто фантастическое тут есть — съезжаешь с трассы и будто попадаешь в иную реальность. Мрачные серые дома с выбитыми стеклами, облупившимися фасадами и покосившимися крышами мало похожи на жилые. Не играют в снежки дети, не сидят старушки на лавочках и даже лая собак не слышно на улицах. Впрочем, и сами улицы какие-то странные: группки по 2–3 дома раскиданы на площади примерно в квадратный километр, между ними — сухой бурьян. Единственное двухэтажное здание Кибер-Спасского, выкрашенное грязно-желтой краской, видно издалека. В нем теплится жизнь — над трубой кочегарки вьется легких дымок.

– Чем топите? — интересуюсь у хмурого мужчины в камуфляжной куртке, отозвавшегося на стук в железную дверь.

– Газом, не видите? А чего надо-то? Вас кто послал? Лазаете здесь, вынюхиваете. Вот весной тоже лазили, лазили, и тоже приличные, а потом хоп, оказалось, продали наш клуб на дрова.

– Он же бетонный, какие дрова? — удивляюсь совсем не сибирскому «радушию».

– Тьфу, дура-баба! — плюется мужик. — За 300 тысяч, говорю, на слом отдали. Бетонный, так оно и лучше: разобрали бы, плиты да балки продали, а уж котельную газовую загнать — миллионы! Один раз-то уже приезжали разбирать, да мы встали все возле машины-то, говорим: только выйдите, живыми не уйдете. Уехали, да надолго ли?

Эту историю я уже слышала от депутата Законодательного собрания Омской области Андрея Алехина. 5 лет назад в Кибер-Спасском закрыли школу, заодно и автобусы отменили, детей на школьном возят. В единственном здании, до которого дотянули ветку газового отопления, оставили клуб, фельдшерско-акушерский пункт и библиотеку. Нынче по осени пошли слухи, что его продали предпринимателю из соседнего района Нижне-Омского за смешные деньги — 347 тыс. рублей. Когда владелец с товарищами приехали навести инспекцию, мужская часть Кибер-Спасского уже была наготове, встав около котельной стеной. Староста деревни Николай Федорович Авдонин обращался и в районную администрацию, и к депутатам всех уровней, даже рассказывал о проблеме губернатору Омской области Виктору Назарову во время его октябрьского визита в Калачинский район. Но власть отреагировала лишь пару недель назад, когда Алехин с трибуны Законодательного собрания области при свете софитов воззвал: «Остановите добивание села!». Здание ломать не стали. Что будет дальше, никто не знает. Фридрих Мецлер, глава Калачинского района, сказал мне по телефону, что произошло недоразумение, которое скоро разрешится. Правда, на дверях бывшей школы по-прежнему висит замок.

– Ага, раскатали губу — сейчас обратно все откроют, — объясняет мне вынырнувший из кустов мужчина, от которого тянет перегаром. — Врать не буду, когда владелец приезжал, главы с ним не было. Зато другие начальники из администрации были в микроавтобусе, прятались. А хозяин-то этот говорит, мол, отопление надо прекратить, котельную демонтировать, а то деньги на ветер уходят. Мы не дали: если топить перестанем, развалится в тот же месяц, у нас тут не Сочи. А толку? Пообещали, что все откроют, а вместо этого пожарные клуб (в здании бывшей школы сельчане открыли клуб) запретили — говорят, второй выход нужен для клуба. Хотя тут окна через одно, ветром половина выхлестана, вот тебе и второй выход. Нет, он, может, и нужен. Только когда выборы здесь проводят, так про выходы и не вспоминают, главное, чтоб вход был. Библиотеку закрыли, книжки увезли куда-то. А в ФАПе чего делать, если врача третий год как нет? Я вот нынче съездил в Калачинск, сделал себе полис, 700 рублей за такси, как с куста.

– Так вы, наверное, зарабатываете хорошо? — предполагаю.

– Ты где богатых комбайнеров видала? — хмыкает «товарищ из кустов», которого зовут Валерий Васильев. — Раньше-то тут село караул какое было: поля, фермы, я еще застал хорошую жизнь. Теперь коммерсанты всю землю захапали, а тяму-то нет. Слышишь, комбайн гудит — зерно убирает из-под снега? И куда его теперь? Платить надо людям, а они жмутся. Я за уборочную 18 тыс. получил, и вся моя работа теперь до посевной. Вот и живи. Пятый год у фермера работаю, а в трудовой книжке ничего нет. К примеру, ногу сломаю и все, даром никому не нужен — ни больничного, ни пенсии. Уезжают все отсюда, а я наоборот, приехал. А куда мне? С женой развелся, квартиру им с сыном оставил, к мамке вернулся. В Калачинске тоже работы нет, какая есть — все равно, чтоб квартиру снимать, не хватит. Тысяч семь надо, а зарплаты меньше. Ну разве кто на Север ездит, так там же строго — ни покурить, ни выпить. Вот и торчу со стариками. Тут что делать-то? Только водку жрать. Вон в том доме мама живет, в соседней развалюхе — тетка, тоже старая. Тут — семья в город перебралась, на лето приезжает только огород сажать, дачники типа, а в угловом — Наташка Елецкая, она соцработником работает, бабок обслуживает. Мужика у ней нет, вдвоем с девчонкой живет, был бы — увез куда.

Из кустов выползают две качающиеся личности, пытаясь сообщить что-то Валерию. Он перехватывает мой неодобрительный взгляд.

– Так я ж говорю, что тут еще делать-то? Вы вон до старосты езжайте, на тот конец деревни, он в кирпичном доме живет, за магазином. Там елка большая, увидите, — указывает Валерий.

Магазин стоит на перепутье дорог: маленькое кирпичное здание с решетками на окнах и уже привычным замком на двери. Рядом гора березовых полешек, видно, работает все же, раз запасы на зиму заготовлены. Поднимаю трубку таксофона — пустота. Елки в каждом палисаднике смотрятся странно. А во дворе у старосты елки как раз и нет. Зато есть крепкие ворота, за которыми отчаянно лают собаки. Николай Авдонин, главный защитник Кибер-Спасского, вылезает почему-то сквозь дырку в заборе, выпуская следом гусей. Приближается, тяжело шаркая ногами в валенках с калошами.

– Болтология все это, — с порога приговаривает он. — Сколько я уж писал, и губернатору говорил, да не слышит никто. Сейчас пообещали, спасибо, коммунисты помогли, да опять соврут. Здание-то продали, даже главу Воскресенского сельского поселения, к которому мы относимся, не предупредив. Нарушение закона, а плевать и судам, и прокурорам. Если сделку купли-продажи не расторгнут, в Госдуму пойдем. Только не верю уже, что что-то изменится, власть нас за людей давно не считает, мы уж списанные у них. Жена болеет, а к врачу не попадешь — дорого на такси пенсионерам. Хорошо, хозяйство держу, хотя за коровами-свиньями уже тяжело ухаживать, гусями занимаюсь. Власть не интересует, как мы живем, чем. Хотя нас тут еще 150 человек — немало, а было-то почти 600. Когда хозяйство принимал в 1975 году, всех сюда сгоняли. Говорили, рай будет, и пряники с неба посыплются. Меня после сельскохозяйственного института в Омске оставляли, так нет — землей хотел заниматься. В Калачинске на механическом заводе предлагали остаться, сельхозтехникой заниматься, но первый секретарь горкома партии вызвал: «Давай, говорит, Николай, принимай срочно новое хозяйство, передовым надо сделать». Сделал, а кому это надо? Пустые дома стоят, многие уже развалились да растащили их на дрова, на ремонт. Люди-то семьями уезжают, бросают — их же не продашь. Квартиры снимают в Калачинске, чтобы работать как-то да детей учить. Автобус за ребятишками приходит — трое у нас их осталось. Но зимой на дороге снегу выше человеческого роста было, а дорогу иногда только прочистят посередке, до магазина. И волокут родители этих ребятишек на трассу по 30-градусному морозу.

От громкого сигнала проезжающего автомобиля я вздрагиваю.

– Свои, — успокаивает Николай Федорович. — Тут колоннами к нам едут, пока пробраться можно, когда грязи нет и снега мало. Дети родителям помогают, а то бы передохли уж все. Мрем-то ото всего. У Ивановны вон давление поднялось, ей бы померить, таблеточку дать, жива была бы. А ведь есть еще у нас и молодые с малыми ребятишками — шесть семей. Им сказали, чтобы в Калачинские больницы сами ездили. Будто машины у них под боком. Откуда? Кто может, ездит. А кто не может, и не выбирается — вырастут или вымрут.

– Телевизор-то хоть показывает? — замечаю я антенну над крышей.

– Да осталось три провода снять, только что электрики приходили, интересовались, не будет ли нам лучше без электричества? — сердится Николай Федорович. — Им нас жалко, что ли? Мы, поди, и в живых не числимся. Да одни мы такие, что ли? У нас 14 деревень в районе в умирающем состоянии. Не считая тех, что уже умерли. Ермак соседний аннулировали осенью. Из Большемиткино, это за лесом 8 км от нас, народ выезжать не хотел никак. Когда 16 домов осталось — собрались, но говорили, вернемся, мол. И пожитки оставили. Так все 16 домов и подпалили им, стерли деревню с лица земли. Все планомерно делается. Почтальонку нам тоже хотели убрать, да выпросили, оставили, никто не хочет за 20 км ездить, так ей пенсию привозят, она разносит нам.

– А у вас адреса есть? Названия улиц не подписаны, — озираюсь я.

– Веселая эта улица, — староста горько усмехается. — Так и называется. Все, хватит, не хочу разговаривать.

Николай Федорович отворачивается и тяжело бредет к дому, не реагируя на мои призывы. Белый день — 3 часа, а кажется, что темно. Стучусь во все ворота подряд. Из-за оконных занавесок мелькают люди, но ворота остаются наглухо закрытыми. Выспавшийся таксист дядя Вася, решившись мне помочь, вовсю давит на клаксон. Люди будто вымерли. Разве что из желтенького школьного автобуса, останавливающегося поблизости, бодро выскакивают ребятишки.

– Не, тут невесело, — наперебой говорят мне Саша и Сережа Котовы. — Скучно. Мы вдвоем да Аленка Елецкая еще, играть не с кем. У нас даже интернета нет, хотя папка компьютер купил.

– Сашка в пятом классе, я в третьем, у нее по 6 уроков, у меня бывает по 3. Сижу, жду, когда кончатся, тогда нас повезут. В музыкальной школе бы учился, петь люблю. А как? Автобус ждать не будет. А один раз мы даже в Омске были! Там людей много, не то что у нас. И цирк есть… — мечтательно заводит глаза Сережа.

Во дворе Котовых, в отличие от большинства дворов, стог сена, крепкие стайки, трактор. Людмила, мама Саши и Сережи, тоже отличается от других — калитка распахнута настежь.

– Держим хозяйство, иначе не прожить, — рассказывает она. — Муж работает, случается, и по 20 тыс. зарабатывает — это по нашим меркам огромная зарплата. Только и ее не хватает на все. Так что куда деваться? Тут дом, свекровка старенькая, а ребятишек жалко, да и себя — нам по 30 лет, мы в кино лет десять не были, а уж про театр и не говорю.

– Зато воздух у вас хороший, — пытаюсь я ободрить пригорюнившуюся Людмилу.

– Еще бы вода была. Живем, как … Как не живем.

До перестройки воду в Кибер-Спасское привозили, до сих остались огромные цистерны-резервуары, почерневшие от старости. Теперь добывают ее из колодцев, которых в деревне шесть. Но в четырех из них вода не годна ни для питья, ни для полива — слишком соленая. Для животных собирают дождевые потоки, топят снег, а для себя берут из двух именных колодцев.

– Один «источник» носит мое имя, — Алевтина Николаевна Кабакова, заслуженный учитель России, первый секретарь районного отделения КПРФ, отпаивает меня чаем на маленькой кухоньке коммунистической штаб-квартиры в Калачинске. — Второй — Александра Алехина, второго секретаря обкома партии. Построены нашими усилиями. Причем на тех местах, где еще советские ученые указывали — здесь жилы с пресной водой. Это ведь было одно из лучших хозяйств района. Рядом с городом, но не на трассе, экологически чистое. Но уничтожили свиноферму, забили стада. У людей во дворах насчитывалось 128 коров! А сейчас на 100 меньше. Хорошо, Николай Федорович сумел добиться, что пастбище стало собственностью поселения, его не сумели продать частникам. Мы долго боролись за школу, где было всего шесть учеников, но подрастали еще 10. Учительницу дети обожали. В августе 2008-го собрали сход граждан, глава района сказал — школа останется, если сами сделаете ремонт. Народ собрался, принесли краску, сами мастерили. А 31 августа вдруг объявили: «Школа работать не будет». Тогда Череповы у нас районом руководили: он — глава, она — заведующая Гороно. Тогда и все начальные школы позакрывали — экономия. А школу закрывают — село гибнет. Держались люди какое-то время, но стали разъезжаться. В последний год пятеро семей с детьми «проголосовали ногами». Сколько мы пикетов в защиту Кибер-Спасского провели! Да вот библиотеку все равно не уберегли, хотя библиотекарь работала на общественных началах! Да и завклубом почти на общественных — 2200 рублей ее зарплата и как директора, и как технички, и как дворника… Надеемся, конечно, добиться аннулирования сделки. Но ведь дело не только в этом. Разве нельзя решить вопрос с фельдшером? В соседнем селе Воскресенка молодая женщина живет, ездила в Кибер-Спасское, пока возили. Теперь опять экономию навели, чтоб на бензин не тратиться, сократили просто ставку. А ведь можно и со школьным автобусом договориться. Но два ведомства не могут решить друг с другом вопрос, кому за бензин платить. Страшно, но Кибер-Спасское — это не исключение. Но его еще можно спасти. И нужно! Тем более, в условиях эмбарго. Как жить-то будем? Мясокомбинат Калачинский — одни из немногих крупных в области, но работает не на омском сырье, а на китайском. Нет у нас животноводства, кончилось! А Кибер-Спасское стоит на перепутье дорог в 3 района: Нижне-Омский, Горьковский, Кормиловский. И из этого здания, что власти мешает тем, что газ на отопление тратит, вполне можно сделать дом престарелых, которого нет ни в одном из четырех наших районов. При этом сохранить то, что есть, и добавить еще рабочие места. Люди-то любят село, пытаются спасти, они и вернутся с удовольствием, и хозяйством займутся, помочь им надо. Автобус бы пустили, и то народ бы не так разбегался.

– Алевтина Николаевна, если жители Кибер-Спасского хотят спасти село, почему они говорить не хотят, закрываются на все замки? — не понимаю я.

– Устали люди, боятся. Мести боятся и покупателей, и власти. Им-то терять нечего, но у большинства ведь родные в Калачинске. Увы, Кибер-Спасское — это лицо сибирского села. Мы, конечно, будем бороться за него. Победим ли?